Татьяна Черкасец,

историк-краевед,

г. Полтава  

Через Голгофу к блаженной Вечности Через Голгофу к блаженной Вечности

Священномученик Василий (в миру – Василий Иванович Зеленцов) родился 8 марта 1876 года (хотя в трёх делах ОГПУ «арестованный Василий ЗЕЛЕНЦОВ» собственноручно указывает другую дату – 1970 год). Местом рождения святого (согласно предоставленным им при аресте персональным анкетным данным) было с. Зимарово Раненбурсгкого уезда Рязанской губернии. Однако в метрической книге зимаровского храма отсутствует какая-либо подтверждающая это запись. Исходя из Клировой ведомости за 1915 год, можно предположить, что Василий родился в с. Радушино Зарайского уезда Рязанской губернии (ныне – Московская область), где в это время священником местного храма и законоучителем церковно-приходской школы служил его отец – Иоанн Васильевич Зеленцов.

Род Зеленцовых отличался особой религиозностью: по отцовской линии дед и прадед святого были храмовыми причетниками, дяди – служителями Божьего престола и церковными клирошанами, тёти – матушками (одна – женой священника, другая – насельницей монастыря). Иоанну Васильевичу и его супруге Вере Васильевне Господь даровал пятерых детей: трёх сыновей (средним из которых являлся Василий) и двух дочерей. Старательные и глубоко верующие чада, имеющие замечательные способности к наукам, получили прекрасное духовное образование: Мария окончила Высшие Московские курсы, Елизавета – Рязанское Епархиальное училище, Иван – Московскую Духовную Академию (со степенью кандидата богословия), а Константин принял священнический сан. Страх Божий и любовь к Церкви ещё с детства определили жизненный выбор и Василия. В 1889 году он окончил Раненбургское Духовное училище, с 1889 по 1896 обучался в Рязанской Духовной семинарии. После успешного завершения учёбы в родном губернском городе очень способный и деятельный юноша в 1896 году поступил в Московскую Духовную Академию. О студенческом периоде его жизни сведения, к сожалению, очень скудны. Известно лишь, что академист Зеленцов был замечательным проповедником, блестяще знал Священное Писание и питал особый интерес к изучению вопросов церковных расколов и западного сектантства. В списках выпускников Московской Духовной Академии значится: «Курс LV (1896–1900). 1. Зеленцов Василий Иванович (Рязанская) – по представлении одной проповеди. (Утверждён в степени кандидата 19 сентября 1900 г.)». В 1900 году 24-летний молодой человек направляется в Красноярск, где назначается помощником инспектора Красноярской Духовной семинарии. Особо усердный и ревностный в выполнении порученных ему дел, Василий Иванович берётся за благословенный труд с присущим ему максимализмом. Через год он становится преподавателем этого учебного заведения: ведёт литургику и практическое руководство для пастырей, а также читает уроки Священного Писания, историю русского раскола и его обличение. Параллельно с основной работой начинающий специалист исполняет обязанности семинарского библиотекаря. Исполненный творческой энергии и жаждущий совершать добрые дела, педагог Зеленцов, помимо основных обязанностей, занимается общественно-полезной и благотворительной деятельностью. В 1902–1903 годах он состоит членом правления и казначеем: сначала – в Александро-Невском Обществе, опекающем нуждающихся в помощи учащихся духовно-образовательных заведений г. Красноярска, а затем – в Красноярском Рождество-Богородичном Братстве. В первый период самостоятельной трудовой деятельности Василию Ивановичу пришлось перенести много трудностей и испытаний. На поприще педагогики его ожидали немалые искушения. Добродушный молодой преподаватель, желая войти в доверие к семинаристам, часто терял над ними должный учительский контроль и, дабы избежать упадка дисциплины, иногда прибегал к особо строгим мерам – изредка даже превосходящим ректорские. Разумеется, подобное не очень приветствовалось руководством учебного заведения. К тому же, в 1903 году наставник Зеленцов выступил ходатаем к ректору семинарии от коллектива учащихся с «выражением желания и просьбы … чтобы на новой семинарской усадьбе не устроялась … прачечная мастерская ввиду серьезной опасности, какая угрожает их нравственности … вследствие допущения к работам женщин легкого поведения». Рапорт наделал много шума и привёл к некоему разброду. Правящий архиерей, узнав об отсутствии единомыслия между В. И. Зеленцовым и администрацией семинарии, предложил ему уехать в Санкт-Петербург и просить о переводе на работу в другое место. 29 января 1904 года Василий Иванович получил новое назначение – в Мариупольское Духовное училище. В этом учебном заведении он стал учителем русского языка в старших классах и латинского – в младших. Однако филологическое преподавание заметно тяготило душу потенциального богослова, находящего отраду лишь в изучении Евангелия – как единственного руководства в жизни. Не желая оставлять работу с молодым поколением, он однако стремится заниматься с ним глубже и шире, а не только в формате преподавания образовательных азов. Наставник жаждет духовного учительства – дабы засевать добрую почву зёрнами Вечности и Истины. При первой же возможности он старается побеседовать с учениками о сложных церковно-догматических вопросах, в которых был глубоко осведомлён. Коллеги по работе отмечают его как человека религиозного, с явной аскетической настроенностью. А ревизовавший училище петербургский представитель Учебного комитета господин Савваитский отмечал, что воспитанники преподавателя Зеленцова «с должным вниманием относились к серьёзным и обстоятельным объяснениям основательно знающего свой предмет наставника». 11 мая 1908 года В. И. Зеленцов направляет прошение в Учебный комитет при Священном Синоде, в котором излагает просьбу: в случае открывшейся в учебных заведениях Забайкальской Сибири вакансии преподавателя Священного Писания, догматического богословия или церковной истории перевести его на таковую. Большой радостью для него стало сообщение об открывшейся вакансии преподавателя одного из особо желанного им предмета в Рязанской Духовной семинарии. Не имея больших надежд, Василий Иванович испрашивает у синодального руководства разрешение на перевод в Рязань. 18 июля 1909 года, вторично повторяя просьбу, он пишет: «10 апреля сего 1909 года я подал в Учебный комитет прошение о переводе меня преподавателем Священного Писания в Рязанскую Духовную семинарию, мотивировав это прошение тем, что Священное Писание есть предметом моих постоянных занятий в часы досуга от исполнения официальных моих обязанностей (преподавания русского языка), и тем, что Рязанская губерния моя родина. Так как всегда могут оказаться на назначенную вакансию кандидаты и достойнейшие меня, то, не особенно сильно надеясь на удовлетворение сего моего прошения, позволяю себе еще обратиться в Учебный комитет с просьбой: в случае не назначения моего в Рязань на Священное Писание перевести меня преподавателем греческого языка в Благовещенскую Духовную семинарию». Просьба педагога Зеленцова не была удовлетворена. Он смиряется с решением руководства и терпеливо выполняет возложенные на него обязанности. Но спустя три года сложные семейные обстоятельства вынуждают его возобновить ходатайство в Санкт-Петербурге. Отец Василия Ивановича, тридцать восемь лет прослуживший священником в зимаровском храме в честь Боголюбской иконы Богоматери, собирался, по причине преклонного возраста, выходить за штат. На иждивении батюшки оставались: старенькая матушка, дочь-студентка, а также молодая вдова Анна Иоанновна Зеленцова (жена умершего в 1911 году священника Николая Ивановича Зеленцова) с шестью сиротами, старшему мальчику из которых выполнилось в то время десять лет. Василий Иванович, серьёзно озабоченный сложившейся ситуацией, прекрасно осознавал, что единственной опорой семьи и её материальным обеспечителем может быть только он. 1 мая 1912 года педагог Зеленцов пишет очередное прошение в Санкт-Петербург. В конце текста он отмечает: «При этом прошу позволения высказать, что больше всего желал бы, в случае моего перевода, занять кафедру Священного Писания (знакома мне настолько, что в 1912 году я свободные часы отдаю публичной борьбе с мариупольскими сектантами: штундистами и адвентистами-субботниками), или церковной истории, или гомилетике…». 15 августа того же года В. И. Зеленцов направляется в Екатеринославскую епархию, где правящий епископ Агапит (Вишневский) определяет его на должность окружного миссионера и благословляет заниматься нелёгкой духовно-просветительской деятельностью. Спустя год ему определяют место преподавателя обличительного богословия и истории раскола в Екатеринославской Духовной семинарии. Но тяжелое положение маленьких родственников-сирот вынуждает Василия Ивановича просить руководство о перемещении на одну из кафедр Центральной России. 24 декабря 1913 года его определяют учителем в Казанскую Духовную семинарию. Однако Владыка Агапит, не желая потерять столь усердного и образованного труженика на ниве Христовой, предлагает В. И. Зеленцову хорошие условия службы, способные весьма неплохо удовлетворить его семейные нужды. 11 января 1914 года Василий Иванович был назначен Мариупольским окружным миссионером Екатеринославской епархии. Будучи прирождённым проповедником, В. И. Зеленцов несколько лет подряд посветил тому, чтобы насытить алчущих духовного хлеба – слова Божия и напоить жаждущих духовной воды – Божественного учения нашего Спасителя. Неустанно трудясь на поприще православного просветителя, он доносил людям различного уровня богопонимания и разного вероисповедания непреложные основы православия и открывал незыблемость их исторической истины. Библейская и святоотеческая осведомлённость миссионера была насколько велика, что многие епархиальные священники приглашали его выступать во время богослужения. Он сопровождал Крестные ходы, зачастую растягивающиеся на длительный срок. Во время подобных мероприятий Василий Иванович ежедневно выступал перед всем народом, общался индивидуально со многими людьми, открыто боролся с сектантством, проявлениями в среде православных явных признаков мракобесия и оккультизма. С наступлением революционных потрясений ревность по Богу стала ведущим принципом жизнедеятельности миссионера Зеленцова. Осенью 1917 года он был избран членом Поместного Собора Русской Православной Церкви как представитель от мирян Екатеринославской епархии. В то смутное время механизм отношений Церкви и новорождённого безбожного государства был для большинства абсолютно не понятен. Многие участники Собора призывали не накладывать на себя путы и не ставить Апостольскую Церковь ни в какую зависимость от «большевического державоправия». Некоторые выступающие, ещё не осознавшие трагичность положения православия, придерживались иной точки зрения. Они надеялись на бюджетное финансирование Церкви со стороны советских властей и ради этого были готовы пожертвовать церковной свободой, отдавшись под контроль государства. «Для чего нам напрашиваться на это наблюдение, – выступил по этому поводу миссионер В. И. Зеленцов, – когда средства, которые Церковь получает от государства, – ее собственные средства? Ведь от государства мы получаем и будем получать меньше, чем государство собирает с членов Православной Церкви... Мы должны ожидать целого ряда законов, которые будут вредны для Церкви... Церковь есть Царство Христово, "Царство не от мира сего". Пусть государство – тоже богоустановленное учреждение. Они могут быть в союзе, но Церковь никак не должна быть подчинена государству, как было с Петра Великого, когда на Церковь смотрели как на ведомство православного исповедания и Церковь была признана культурно-просветительным учреждением, находящимся в подчинении у государства. Церковь по своей природе и происхождению самостоятельна». На заседании 24 ноября 1917 года Василий Иванович выступал в частности и касательно украинского вопроса. В заключение он сказал: «Если посылать от Собора на Украину делегацию, то надо это делать учтя весь исторический опыт». 19 июля 1918 года, на третьем частном совещании членов Собора, поднимался вопрос о трагической участи семьи императора Николая ІІ, правдивости газетных сообщений касательно убийства государя и о необходимости совершения заупокойных поминовений расстрелянной царской четы. В прениях по этим вопросам В. И. Зеленцов сказал: «Бывший царь есть Помазанник Божий, и так он остается и после своего отречения от власти, ибо помазание с него не снято. Мы должны судить о нем как о Помазаннике. Мы служили панихиду, когда убивали священников или архиерея – этих помазанников на иерархическое служение. Но вот убивается Великий Помазанник другого рода благодати, убивается беззаконно, и мы теперь решаем, нужно ли служить по нем панихиду. Двух мнений здесь быть не может». После окончательного завершения осенью 1918 года работы Московского Собора Василий Иванович Зеленцов приезжает в Полтаву. Существует мнение, что в сей город этого человека глубокой веры и большого религиозного темперамента пригласил правящий Владыка Феофан (Быстров), якобы находящийся с екатеринославским миссионером в большой дружбе. Этот архиерей был на Полтавской кафедре с 1913 года. «Положение же епископа Феофана в тот момент (в 1918 году. – Т. Ч.) было далеко не обычным. Хорошо известно, что в царское время в каждой губернии было два высших лица: губернатор и архиерей. Сразу же после Февральской революции губернаторы исчезли, а архиереи везде остались. Всем революционно настроенным людям архиерей продолжал казаться представителем дореволюционного прошлого». Новоиспеченные советские градоправители не могли простить Владыке Феофану и его нескрываемой симпатии к семье императора Николая ІІ, и прилюдного поминовения убиенной четы. А многим, даже церковным людям был непонятен крайне аскетический и уединённый образ жизни архипастыря. Молитвенный и замкнутый Владыка, избегающий внешнего общения, нуждался в образованном проповеднике, могущем восполнить недостаток его общественной деятельности. Великая смута, определившая судьбу нашего народа и государства, только начиналась. Новая власть насаждалась силой, путём жестокого террора и принуждения. В своём большинстве люди боялись её и не принимали. Согласно свидетельствам очевидцев, оставление большевиками города Полтавы во время военных передряг сопровождалось праздничным колокольным звоном. На время прибытия В. И. Зеленцова в губернскую столицу она уже была поражена метастазами революции и оплетена спрутом раскольничества. Учитывая местечковые особенности мещанско-суеверной Полтавы и её клановый уклад, заиметь в этом городе определённый духовный успех и весомый авторитет было отнюдь не просто. Но уже с первых дней своего полтавского бытия Василий Иванович начал заниматься привычной миссионерской работой. Его душа искала подвига ради Христа, а проповедничество в столь сложной обстановке представлялось ему дарованным Богом служением. Периферийная Полтава, густо населенная коренными евреями и католиками, а в годы братоубийственной брани наводнённая также беженцами-сектантами немало нуждалась в «живом роднике истинной веры». Пешком обходя город, неутомимый Зеленцов общался со многими растерянными и смущённым событиями людьми, пытался доступными средствами помочь им словом и делом. Не умея быть равнодушным ко всему, что касалось спасения души и блага Церкви, он увлекал за собой всех способных слушать Евангельское благовестие и жаждущих реальной жизни во Господе. Его личность зажигала, а семена веры, посеянные им в смятенных душах, часто прорастали и приносили хорошие плоды. + + + В 1919 году Василий Иванович Зеленцов был рукоположен во иерея (целибатом). Полтавский протоиерей Василий Богданович свидетельствовал: «Василий Зеленцов ... не захотел жениться и принял священство, оставаясь безбрачным». Чин хиротонии совершил правящий Владыка Феофан. Местом служения новорукоположенного священнослужителя стала полтавская Свято-Троицкая церковь на Сенной площади (ныне – площадь Независимости). До 1921 года отец Василий был вторым священником этого храма, а затем его назначили настоятелем Свято-Троицкого прихода. Пастырская деятельность иерея Василия Зеленцова была непродолжительной, но особо яркой в истории полтавского православия ХХ века. В силу особой любви к молитве, замечательных способностей и всепоглощающей преданности церковному делу, батюшка очень скоро стал широко известен не только в городе, но и за его пределами. Его вдохновенные служения у Престола Господнего и бесстрашные проповеди с амвона притягивали к Свято-Троицкой святыне многочисленных богомольцев. «Во время богослужения он отдавался весь молитве, никого и ничего не замечая, и так научил паству, что люди молились, не замечая времени, не замечая других. Это была действительно одна общая церковная молитва всех, и все в ней были едино. Когда кончалось богослужение, все просыпались как бы от блаженного сна и желали ещё и ещё его продолжения…  Весь народ изучил так церковные песнопения и чтения всех богослужений, что знал почти всё наизусть, так же как и акафисты Спасителю, Божией Матери и Св. Николаю». Современники вспоминали, что батюшка «говорил всегда просто, но вместе с тем оригинально». «Ораторским талантом он не обладал. А между тем все с затаённым дыханием слушали, стараясь не пропустить и вникнуть в смысл каждого слова. Причина такого необычайного влияния батюшки на слушателей его – безграничная вера в Промысел Божий, преданность Богу и его святой воле, преданность до того, что человек забывал земное, свои привычные мысли, привычки, интересы, становился как бы не от мира сего». Воскресными и праздничными вечерами отец Василий устраивал в Свято-Троицком храме чтение акафистов, во время которого дружно молился весь народ, «пели все: и дети, и молодёжь», а также проводил духовные беседы на животрепещущие темы. В церковь стекалось множество люда, причём не только православного, но и иноверцев, сектантов. Иногда заходили и рьяные большевики. Большинство из них приходили просто из любопытства или желания поспорить с высокообразованным пресвитером. Но зачастую после беседы с батюшкой они глубоко задумывались, во многих мировосприятие и вероисповедование в корне менялось. Любимым занятием отца Василия в свободное от церковных дел время было «хождение в народ». Как и раньше, во время своей миссионерской деятельности, он посещал нуждающихся, но теперь уже с бóльшими духовными возможностями – не просто как проповедник, а как священнослужитель. Отдавая всё то, что с любовью приносила ему паства, он помогал многим бедным, без различия национальности и вероисповедования. Где бы только батюшка не появлялся в городе, вокруг него образовывался круг ревнителей Церкви и просто ищущих в столь трудное время духовного окормления и поддержки. «Он так нежно и кротко, по-христиански умел подойти к страждущему человеку, так по-матерински обласкать унывающую и страждущую душу, что невольно покорял заблуждающихся, которые говорили: “вот это действительно христианин”». Вместе с другими священнослужителями иерей Василий организовал при Свято-Троицкой церкви Покровское Христианское Общество Молодёжи (именуемое среди прихожан «Покровским Братством»), которое было реальной альтернативой местной комсомольской организации. Оно разделялось на две группы: младшую – до 12-ти лет и старшую – до 17-ти. Старожилы – бывшие члены Братства вспоминали, что они писали в специально заведённые отцом Василием толстые тетради разные прозаические рассказы, размышления и поэтические строфы на сложные духовные темы, а затем коллективно, под руководством батюшки, всё это читали и толковали. Позже, после 1926 года (ссылки Владыки Василия в Сибирь), эти своеобразные рукописные журналы был тщательно спрятаны – вероятно, по совету самого духовника. Взирая на сложность времени и дабы не подвергнуть никого из молодых опасности преследования ОГПУ, их зарыли в землю. Прошли годы, место тайника было предано забвению и эти бумажные свидетели давних событий, к сожалению, канули в Лету. + + + Борьба против кампании по изъятию церковных ценностей (последняя проводилась под предлогом помощи голодающим) стала первой скорбной ступенькой в полной испытаний жизни подвижника. Провидя лживую сущность действий большевиков, направленную на кощунство по отношению к православным святыням, и выступая категорически против разграбления церквей, отец Василий заявил властям: «Мы дадим вам вдвое, втрое больше, но не трогайте наших храмов». Батюшка обратился к полтавской пастве (не только своего, но и других приходов) с просьбой жертвовать продукты для нуждающегося населения Поволжья. Открыто обличая с амвона хитрые стремления новой власти, священник призывал народ помощь страждущим братьям и сёстрам, но при этом защищать свои святыни. Он указывал на то, что с точки зрения Церкви отдание священных богослужебных сосудов для переплавки на металл является святотатством. Разумеется, подобные речи пресвитера вызвали негодование со стороны советских правителей. Это послужило поводом к преследованию и до того уже порядком надоевшего им «контрреволюционного попа». К тому же, во время массового ограбления церквей к отцу Василию попала копия секретной телеграммы, которую 22 апреля 1922 года направил начальник Полтавского ОГПУ тов. Линде в столицу Советской Украины, вышестоящему начальству. Отчитываясь перед харьковским руководством о проделанной «работе» по отобранию церковных ценностей, полтавский чекист сообщал, что намерен в ближайшее время заняться арестами духовенства. Ознакомившись с секретной депешей, настоятель Свято-Троицкого храма поспешил сообщить о ней всем городским священнослужителям. Следствием этого стал его арест 30 мая 1922 года. В полтавской тюрьме, находившейся в здании бывшего Крестьянского банка, отец Василий был помещен в общую камеру. Там он начал проповедовать, а приносимые прихожанами передачи раздавал другим заключённым. Убоявшись «идейного разложения» последних, тюремное начальство перевело «особо опасного» арестанта в одиночный изолятор. Дети, узнав о месте его заключения, под видом игры на площадке издалека общались с любимым батюшкой, получали его благословение и ласковый взгляд. В конце лета 1922 года полтавские власти, дабы выслужиться перед вышестоящим руководством страны и показать результаты кампании по изъятию церковных ценностей, решили устроить над священником Зеленцовым показательный судебный процесс. Позже он станет украинским политическим «бестселлером» и хрестоматийной настольной книгой в борьбе с «черносотенным духовенством». А народная память назовёт сие событие просто и страшно – «расправа»... Накануне этого мероприятия, которое проходило в здании Полтавского музыкального училища с 9 по 12 августа, городские доски объявлений и газетные издания запестрили всяческими «рекламными сюжетами». Более всего постарался в столь творческой публицистической работе местный фельетонист Ф. О. Капельгородский (кстати, бывший студент Полтавской Духовной семинарии), зачастую подписывающий свои антирелигиозные пасквили псевдонимом «Внук деда Саввы». 8 августа в газете «Голос Труда» он напечатал «произведение» под названием «Раек. Молитва черного ворона», который мы подаем здесь полностью, сохраняя орфографию автора: Отче Наш, иже еси на небеси, от коммунистов нас всех спаси, – прекратили они священные грабежи, не дают развернуться нашей лжи. Аз бо прошу тебе, отец всеблагий, горю моему помогти, погрязли мы во грехах ждет нас полный крах,… Истрепались наши ряды, потускнели наши иконостасы – молил тебя раз пять я – прекрати драгоценностей из’ятие. Напрасно и обращение к небесам, не внимал ты моим словам… Переживаем мы время позорное, обрати свое внимание чудотворное, уйми у наших врагов страсти – не желаем церковь советской власти. Аз бо затеплю тебе лампаду незгасимую – возроди Россию единую и неделимую под властью патриаршей и монаршей… Вразуми моих судей – защитников крамольных идей – оплакиваю я свою судьбу – не дай погибнуть твоему верному рабу. Жажду я власти капитана царского генерала, буду служить им и правой и верой, затемняя народ серый. Спаси всех помещиков и дворян и всех православных христиан. Долой власть рабочих и крестьян. Такова молитва от слова до слова отца В. Зеленцова. Просил он господа Бога немало и попал на скамью Ревтребунала. Напрасны, отче Василий, твои усилия и старания… Сказано о нас в Советском писания: Поп предполагает, а Ревтребунал распалагает. Аминь! Обрисовывая перед процессом «политическую физиономию Зеленцова», газеты писали: «Зеленцов – друг и приятель патриарха Тихона, имеет от него фотографию с личной подписью» (она находилась в деле Зеленцова, хранящемся в Полтавском СБУ, а затем куда-то исчезла… – Т. Ч.), он «злобный и непримиримый белогвардеец, превращавший церковь в орудие борьбы с Соввластью». Касательно Свято-Троицкого прихода они утверждали: «Церковь зеленцовых – очаг шпионажа и контрреволюции» и «Зеленцов – только новое подтверждение давносказанной истины, что церковь – политотдел буржуазии». 9 августа, в послеобеденное время, «дабы дать возможность рабочим полностью прослушать процесс-дело», начался первое заседание «народного суда», затянувшееся едва не до полуночи. Зал до предела был заполнен людьми. На сцене за большим столом сидели судьи, солидно забаррикадированные копнами непонятных бумаг, налево отдельно размещался прокурор, а далее, за маленьким столиком, – обвиняемый. Главный руководитель процесса, молодой юрист товарищ Бендеровский (сын священника-беженца из Западной Украины, впоследствии – тоже жертва подвалов ГПУ), заметно выслуживался и, как говорится, лез из шкуры вон. Самовлюбленный красноречивец щедро сыпал пассажами наподобие «зубры контрреволюции», «черные вороны» и тому подобное, вставляя в высказывания открытые угрозы и даже проклятия. Государственный защитник арестованного, уважаемый полтавский присяжный преклонного возраста господин Оголевец, выглядел немного жалко, поскольку его миссия, к сожалению, сводилась лишь к проформе. А относительно обвинителя – начальника ГПУ тов. Линде, то последний был, пожалуй, самым «справедливым» среди членов этого «синедриона». Холеный, статный красавец-латыш (в прошлом – царский офицер) корректно выдерживал определенную позицию, однако в завершение сознался: «Как служителя культа и как врага советской власти, я Вас с удовольствием расстрелял бы, но признаюсь, что уважаю Вас – как человека убежденного и стойкого». Главный «виновник» процесса – иерей Василий сидел перед шумным залом тихо и смиренно. Батюшка был одет в рясу с крестом, перед ним горели две свечи и лежало открытое Евангелие. Тусклый свет выразительно подчеркивал спокойствие и какое-то особенное величие бледного, обрамленного полуседой бородой, худощавого лица. На протяжении всего «процесса» этот образ озаряла кроткая и немножко грустная улыбка, «в ней что-то отражалось – то ли страдание, то ли жалость. Быть может, жалость ко всем этим судьям, к толпе, ко всему этому земному». Первые обвинения, инкриминируемые арестованному Зеленцову на суде, звучали так: «В 1919 году, когда Красная Армия под напором наступавших белогвардейских банд покидала пределы Полтавщины, когда лилась кровь коммунистов и советских работников, не успевших эвакуироваться или уйти в подполье, гр. Зеленцов, будучи миссионером Полтавской епархии, публично выступал в качестве политического оратора в Полтаве на Соборной площади и у часовни Александра ІІ. В ярко черносотенных проповедях, священник Зеленцов, дыша озлоблением против “большевиков варваров, издевающихся над святыми мощами, церковью” и т. д., говорил “о единой неделимой России”, восхваляя победы добровольческой армии над революционным пролетариатом, и призывал население к борьбе с большевиками – гонителями православной веры… В ноябре, того же 19 года, во время похорон белогвардейцев, павших при подавлении повстания, тот же Зеленцов вызывал “слезы народные” трогательным словом о погибших во имя долга и присяги… Во время отступления армии Деникина гр. Зеленцов принимал активное участие в эвакуации реакционного полтавского духовенства, бежавшего с деникинскими полчищами». Не отрицая свое прежнее отношение к добровольцам, отец Василий ответил: «Я хвалил деникинских солдат, честно павших за свое дело. Во время японской войны японцы хвалили своего врага адмирала Макарова, честно погибшего за свое дело; не думаю, чтобы суд меня за это обвинил, и думаю, что трибунал не хуже японцев». Несколько позже, на одном из допросов во время следствия, батюшка напишет: «С приходом деникинцев в г. Полтаву (помнится, в июле 1919 года) я стал выступать в г. Полтаве с проповедями в пользу деникинцев в своей Троицкой церкви и, по назначению от Епископа Полтавского Феофана, в Полтавском Соборе, раза три – на площади, во время всенародных молебствий. Я приглашал население поддерживать деникинцев, как защитников Евангелия, против большевиков, как врагов Евангелия (так тогда я смотрел на них). Когда вместе с деникинцами эвакуировались из Полтавы некоторые лица из духовенства, я, по поручению архиепископа Полтавского, обращался к тогдашнему губернатору Полтавы Старицкому с просьбой дать отдельный вагон для духовенства, каковая моя просьба была исполнена». Ещё одним пунктом обвинительного акта было следующее: «…Зеленцов, зная, что часть малосознательного населения настроена против изь’ятия церковных ценностей, при работе комиссии по изъятию церковных ценностей Зеленцов, вместо слова успокоения и умиротворения, возбуждал суеверную толпу произнесением проповеди и предостерегал, что за из’ятие Сов. власть постигнет кара Божия. Являясь настоятелем Свято Троицкой церкви, Зеленцов, зная декрет об отделении церкви от государства, незаконно хранил в этой церкви переданные туда еще в 19 году бежавшим священником Четвериковым церковные ценности быв. Кадетского корпуса». Ответом на это обвинение станет его письменное объяснение, данное позже, во время ареста, в ОГПУ: «… при изъятии церковных ценностей в г. Полтаве я действовал, как противник Соввласти, не согласно с декретом об изъятии церковных ценностей: до начала изъятия церковных ценностей (за три месяца раньше) отдав хранившееся в моем храме открыто в течении двух лет церковные ценности церкви Кадетского Корпуса представителю прихода этой церкви, согласно инструкции об этом, данной мне настоятелем Кадетской Церкви Четвериковым (ныне находящемся заграницей) при сдаче в мою церковь церковных ценностей Кадетской Церкви (инструкция была письменная, с распиской на ней сего представителя в получении церковных ценностей была отобрана у меня при моем аресте в 1922 году Полт. Г.П.У.). Сверх того, во время изъятия церковных ценностей в Полтаве в мои руки случайно попала копия секретной телеграммы тогдашнего начальника Полт. Г.П.У. Линде Харьковскому Г.П.У. о ходе изъятия церковных ценностей в Полтаве (телеграмма была не шифрована); я познакомил с содержанием этой телеграммы полт. духовенство». Пребывая накануне процесса в одиночной камере, отец Василий написал объемный текст своей будущей речи на суде. Но произносить ее не стал. Пройдут десятки лет, и в 1995 году тетрадку с проектом сего выступления найдут под обшивкой дверей полтавского дома № 113 по ул. Пушкина. Как выяснилось, в 20-е годы по этому адресу жили две дочери священника Димитрия Давыдова, служившего на Полтавщине, а своими корнями происходившего из Ранненбургского уезда Рязанской губернии. В 1938 году он был расстрелян в числе 37 человек, шедших по групповому делу  «Полтавской профашистской организации церковников», вместе с епископом Тихоном (Русиновым), якобы возглавлявшим эту группировку. Девушки Давыдовы были близкими духовними чадами батюшки Василия. Вероятно к ним каким-то образом и попадет тетрадь из «тюрпода» (т. е. тюремного подвала), а они, в свою очередь, ее тщательно спрячут. Приведем несколько выдержек из этого текста: «Мой следователь, Юхвиц, говорил мне, что мой процесс в вопросе о церк. ценностях будет процессом, касающимся не только меня, но и вообще духовенства Полтавщини. И даже добавил: “Ваше личное положение в этом вопросе будет лучшим, в моральном отношении, чем положение духовных лиц, которых суд будет допрашивать как свидетелей против Вас”. Вот почему я считаю для себя необходимым поставить со своей стороны вопрос об изъятии церк. ценностей на принципиальную почву и превратиться на суде из обвиняемого в обвинителя советской власти… Отношение православного населения … к изъятию церковных ценностей …– сложилось в зависимости от трех обстоятельств: 1). Первое обстоятельство – что церковные ценности для православных людей – святыни; притом большинство этих ценностей – святыни великие, которые ни в коем случае нельзя употреблять на обычные житейские нужды, и даже на военные нужды можно употреблять только в том случае, если война идет за веру и благочестие. 2). Вторым обстоятельством является крайнее недоверие православного населения к заявлениям советской власти, что церковные ценности пойдут только на голодающих, и отчасти другим заявлениям советской власти. В дни изъятия церковных ценностей и дни, предшествовавшие изъятию, это недоверие было очень сильным в душах православных.  3). Ужасные размеры голода на юго-востоке Европейской России являются третьим обстоятельством, определявшим отношение главной массы православных к изъятию церковных ценностей.  Христос признает религиозный голод души более страшным обстоятельством, чем голоданье желудка: “не бойтесь убивающих тело, душу же не могущих убить, но бойтесь более того, кто может душу и тело погубить в геене огненной” – религиозным голодом, говорил Христос (Мф. 10, 28; Лук. 12, 4), поэтому христианская церковь может отдавать на голодающих желудком только те церковные ценности, которые не являются необходимыми для богослужения. Но и эту часть церковных ценностей, ввиду того, что они являются великой святыней, церковь может отдавать голодающим только в самом крайнем случае: только тогда, когда у правительства действительно нет никаких уже источников для помощи голодающим. Если же правительство народное еще не исчерпало других (светских) средств помощи голодающим, Христос и в богатый храм приемлет последнюю лепту вдовицы на украшение Храма, не возвращая эту лепту ей (Лук. 21, 1–5). Если же все светские средства помощи голодающим правительство исчерпало, а голод еще свирепствует, тогда, наконец, вступает в силу изречение Христа: “милости Хочу, а не жертвы” на украшение храма. И все необходимые для богослужения церковные ценности могут быть обращены в Фонд помощи голодающим». Наступил последний день «процесса» – знаменательный и никоим образом не предусмотренный его «вершителями». В конечном итоге подсудимому предоставили последнее слово. Осенив себя крестом, безвинный «виновник» сказал: «Много за эти дни говорили против меня, и со многим я не согласен, и многие обвинения я мог бы опровергнуть. Я приготовил большую речь по пунктам… но сейчас передумал и выскажусь кратко. Я уже заявлял Вам, и еще раз заявляю, что я лояльный к советской власти как такой, потому что она, как и все, посланная нам свыше... Но, где дело касается Веры Христовой, касается Храмов Божьих, там я боролся, борюсь и буду бороться до последнего моего дыхания с представителями этой власти. Позорно, грешно было бы мне, воину Христову, который носит этот святой крест на груди, защищать себя самого тогда, когда враги ополчились и объявили войну Самому Христу. Я понимаю, что вы мне делаете идейный вызов, и я его принимаю…». В зале послышались возгласы: «Поп агитацией занимается… поп зазнается, не возитесь с ним – пулю ему!». Председатель что-то возражал, но батюшка сказал: «Дайте мне закончить, это мое право» (регламентированное ему время еще не исчерпалось). И громко завершил: «Я принимаю ваш вызов, и, какое бы наказание вы не вынесли мне, я должен его вытерпеть твердо, без страха, даже смерть готовый принять, потому что нет награды выше, чем награда на Небесах». Последние слова подсудимого утонули в шуме. Судьи вышли посоветоваться. Отец Василий углубился в чтение Евангелия. Атмосфера в зале накалялась: шли дебаты, жаркие споры. Судьи вернулись для объявления приговора. Священник приподнялся, продолжая читать, и, казалось, даже не слушал ораторов. Длительное провозглашение обвинения закончилось словами: «...суд постановил Зеленцова Василия Ивановича… присудить...». Дальше ничего нельзя было расслышать, потому что в зале поднялось что-то невероятное: шум, рыдание, возгласы «Убийцы!», «Батюшка, дорогой, Спаси Вас Господь, благословите нас!». Прозвучало последнее слово приговора: «…к расстрелу!». Священник перекрестился, обернулся к людям, благословил их крестом и кротко произнес: «Господь с вами. Успокойтесь. Все в Божьей воле, ведь я спокоен. Идите с миром по домам». Осужденного быстро окружила стража и пешком повела к тюрьме, находящейся неподалеку. Огромная человеческая толпа живым коридором сопровождала конвоируемого священника, а конная милиция и вооруженные чекисты неистово разгоняли народ. Наконец железные тюремные двери, закрывшиеся за осужденным к смерти, положили конец ужасным событиям того дня. Невзирая на все старания устроителей показательного «поповского» процесса, суд завершился публичным поражением богоборческой власти. Еще накануне этого мероприятия отец Василий, готовясь к выступлению, писал: «Чтобы иметь возможность больше и свободнее говорить на суде, я откажусь от казенного защитника и буду защищаться сам, не столько стремясь избежать обвинения в том или ином “преступлении” (за которые мне перед Христом краснеть не приходится), сколько устраивая идейный турнир, чтобы нанести большевикам идейно-моральное поражение перед всей публикой на суде, которой они хотят собрать много. Прошу Бога о помощи в этом последнем деле». Духовное благородство личности отца Василия получило убедительную моральную победу над изысканно-старательными обвинителями, впоследствии возмущенно констатирующими: «Обвиняемый – продувной и расчётливый иезуит – вел себя на суде на первый взгляд непонятно дерзко, нагло и вызывающе». Чтобы как-то уменьшить народную любовь к батюшке, унизить и опорочить его, безбожники продолжали оплевывать священнослужителя в прессе. Большой «знаток» православных канонов «Внук деда Саввы» составил очередной кощунственный пасквиль – теперь уже в форме «акафиста». Наперекор себе, абсолютно не ведая будущего, атеист тем самым напророчил будущую славу подвижника, и, словесно воюя против Божьего угодника, увенчал его ореолом святости. Вот это «творение» Ф. О. Капельгородского: Радуйся, отче Василий, светильник лжи зажигающий, декреты Советской власти отвергающий! Радуйся, совершивший поступок злодейский, отче Василий, агент белогвардейский! Радуйся, ставленник черносотенцев разных, защитник порядков буржуазных! Радуйся, печать церковную не сдавший, в проповедях народу лгавший, вспоминающий в них царя Валтасара, великий схимник базара! Радуйся, отче слуга капитала помощник Деникина генерала, ценности отдавший Нидермиллеру шпиону. Радуйся, аще обманывал по “божьему закону”. Радуйся, отче, “коммунист христианский”! Радуйся, апостол своры хулиганской! Радуйся, ценности голодающим не сдавший, телеграмму секретную укравший. Радуйся, работающий и богом и с чортом, прикрывающий свой грех пунктом четвёртым. Радуйся, вдохновитель темной массы! Радуйся, контр-революционер длиннорясый! Радуйся, патриарха Тихона сторонник! Радуйся, жандармской плетки поклонник! Радуйся, отче, приговора ожидающий, горы пирожных получающий. Радуйся, проповедник деникинских насилий! Радуйся, отче Зеленцове Василий! + + + Пока полтавская пресса смаковала «суд над Зеленцовым» и совершала публичный опрос касательно нашумевшего события, защитник отца Василия подал прошение о помиловании. В то же время в Москву потянулся ряд делегаций от полтавских рабочих, служащих и интеллигенции – с требованием изменить приговор священнику Зеленцову. Народ достучался, и расстрел заменили десятью годами заключения, а впоследствии и этот срок был сокращен амнистией. Относительно же поведения самого священника, то, находясь в камере смертников, «он готовился к смерти с радостию, с каким то необычным –- на удивление окружающих и даже администрации – восторгом» и даже «был огорчен, когда приговор был отменен». Но затем, приняв все за волю Божью, батюшка смиренно стал на путь тюремных испытаний. Сначала была общая камера в полтавской темнице. Невзирая на угрозы, люди передавали ему туда цветы, щедрые гостинцы и книги. «Среди заключенных, особенно среди уголовников, он пользовался любовью и уважением. Называли они его – ”наш отец Василий”, или “наш батюшка”, “наш отец”, не позволяли ему выполнять наряды – чистить помещение, выносить “парашу”, не сквернословили при нем и т. д., защищали от грубости тюремщиков и всяких негодяев». Все это определенно не нравилось «органам», и они решили удалить заключенного Зеленцова подальше от заботливых полтавчан – перевели в харьковские Холодногорские застенки. К сожалению, сведениями о том, как именно проходило заключение отца Василия в первой столице Советской Украины, мы не располагаем. Есть лишь информация о том, что батюшку из тюрьмы вывозили на какой-то антирелигиозный диспут, устраиваемый в публичном месте. И он снова вышел победителем. «Рассказывали потом, что о. Василий произнес такую речь, о которой потом говорил весь Харьков, а отголоски которой доходили и до Полтавы». На новом месте вокруг отца Василия, как источника сознательно-православного мировоззрения, собирались духовно жаждущие души. А его жертвенная забота о ближнем проявлялась в нечеловеческих условиях бытия с еще с большей силой. Свидетельством тому служит тот факт, что, вернувшись из заключения, священник привез с собой усыновленного мальчика, мать-нищенка которого часто питалась подаяниями иерея, а затем умерла под окнами тюрьмы. Кстати, кроме этого ребенка, многие годы до того под присмотром пастыря находилось еще четверо детей-сирот – чада его умершего родственника-священника, которых отец Василий забрал с Рязанщины. Что касается верующих полтавчан, то они не забывали своего любимого духовного отца. Многие, при первой же возможности, пытались ему всячески помочь – передавали передачи и деньги. Кроме того, некоторые из них ублажали тюремное начальство разными гостинцами и финансовыми подарками – дабы испросить освобождения заключенного. И, милостью Божией, оно таки наступило. Несколько позже батюшка напишет об этом следующее: «В допросе 12 июня 1925 года (полный срок моего заключения должен был окончиться 30 мая 1927 года) я заявил тогда (частью словесно на пересуждении, частью письменно в прошении о досрочном освобождении, поданном …(текст неразборчив. – Т. Ч.) комиссии, обозревавшей заключенных Харьковского допра, в котором я отбывал наказание) – заявил следующее: ”Убедившись, что Соввласть стала народной властью, и уважая право народа самому, по своему желанию, выбирать и организовывать себе верховное правительство, я теперь ищу мира с Соввластью, обещаясь, по выходу из заключения, отдать все свои силы исключительно на служение Церкви”». + + + 12 июня 1925 года отец Василий был досрочно освобожден и возвратился в Полтаву. За время отсутствия иерея в Полтавской епархии возникло довольно сложное церковное явление, получившее в истории отечественного православия название «Лубенский раскол», а в народе его именовали «самосвятством». Главным инициатором сего образования, обособленного от Вселенского Православия, выступил полтавский священник Феофил (Булдовский). Это псевдоцерковное направление успешно санкционировалось властью, которая использовала для его внедрения сугубо советские методы борьбы: доносы, откровенную ложь и демагогию. Были пущены в ход компроматы на священнослужителей, «заигрывание» с руководством, сеяние недоверия и подозрений в среде духовенства и верующих. За несколько лет отсутствия иерея Зеленцова в Полтаве произошло много кардинальных церковных изменений. Во главе епархии стоял в то время архиепископ Григорий (Лисовский, умер в сане митрополита). Это был глубоко религиозный и высокопорядочный человек, особо уважаемый и любимый на Полтавской кафедре. Около пятидесяти лет, будучи пресвитером, он состоял смотрителем Полтавского Духовного училища. Огромная часть местного духовенства была его воспитанниками. Именно этому архипастырю пришлось выдержать первый шквал надвигающейся на отечественную Церковь довольно большой опасности – духовного разбрата, неканонического зачала и амбициозных, порожденных гордыней, ошибок некоторой части священнослужителей. Помимо внутрицерковных проблем, имели место и внешние сложности, ибо советские правители, отличающиеся мастерством сталкивать и провоцировать, почувствовав некое «родство» с новой разрушающей псевдоцерковной стихией, начали неотступно «давить» на архиепископа, вмешиваться в сугубо духовные вопросы и хозяйничать там на свой лад. Церковный корабль нужно было мудро провести сквозь все рифы новой политической реальности, правильно оценить ситуацию, дипломатично балансировать между чужими интересами и своими задачами. Для этого Владыке, который был уже в преклонных летах и слаб здоровьем, требовался рассудительный помощник и целенаправленный в поступках духовный собрат. Именно такой опорой стал для полтавского предстоятеля неожиданно вернувшийся из тюрьмы пресвитер Василий Зеленцов. С первых же дней своего пребывания в своем Свято-Троицком приходе батюшка стал выступать с богословскими объяснениями и каноническими толкованиями сути «самосвятщины». Реально оценивая сложившуюся обстановку, священнослужитель не ошибался в своих наихудших предчувствиях относительно разрушительной природы раскола для местного духовенства и государственного православия в целом. Для большего и открытого обличения ошибок, совершаемых организаторами раскола, он решил предложить им открытые встречи в присутствии мирян – дабы коллективно искать истину. Местом для проведения подобных бесед служитель Божьего престола избрал храм, а форму – проповедь. Он прекрасно осознавал, что Божие слово, сказанное ясно и адекватно научным и богословским запросам того времени, является существенной и своевременной необходимостью. 20 июня 1925 года батюшка направил лидерам раскола письмо, в котором говорилось: «В целях выяснения истины Православия приглашаю Епископа Феофила Булдовского, о. протоиерея Николая Лукьянова и их единомышленников на воскресное, вечернее обычное наше богослужебно-проповедническое собрание в Свято-Троицкой церкви. Уполномоченный или уполномоченные от них могут выступать поочерёдно со мною, подчиняясь порядку собрания, для проповедывания народу на общую тему со мною. Темою проповедывания избираю вопрос: “О соборе епископов в Киеве 1922 г. и его постановлениях”. Подробности собрания обсудил в личной беседе с о. Николаем Лукьяновым. Прошу послать телеграмму за мой счёт Епископу Феофилу Булдовскому: … Епископу Феофилу Зеленцов приглашает Вас собеседование Полтаву 26 июня о соборе 1922. Прот. В. Зеленцов». Позже, 15 августа, он напишет на этом письме, попавшем в ГПУ, примечание: «Словесный разговор с о. Лукьяновым был о том, что я уже не нахожу возможности допустить их до самого богослужения со мною (как раскольников) и предоставить им свящ. облачения нашего Троицкого храма. Поэтому о. Левицкий, придя для проповеди, захватил свою свящ. одежду (епитрахиль)». Задуманное отцом Василием общение пастырей и мирян состоялось в назначенный срок. Для небольшой Полтавы оно прозвучало подобно грому и получило огромный резонанс. Вот как описывал происшедшее сам иерей Зеленцов: «26 июля 1925 г. в воскресенье в Троицкой церкви было обычное, совершаемое еженедельно в течении уже целого ряда годов, богослужение с проповедями церковно-религиозного содержания. Богослужения совершал я, как настоятель (гл. священник) Троицкой церкви. Проповедовали: я и приглашенные мною для проповеди совместно со мною священники: Павленковской церкви Николай Лукьянов и Подольской церкви Иван Левицкий. Проповедовали мы среди богослужения по очереди, в священной одежде, кроме о. Н. Лукьянова, который и в своем храме, отступая от старого церковного обычая, проповедует на богослужениях часто без священного церковного одеяния. После последней проповеди вечернее наше воскресное богослужение окончилось обычным порядком: целым рядом церковных богослужебных песнопений и вынесением народу крестов для целования. Проповеди наши сводились к богословскому освещению вопроса о том, совершила ли грех перед Богом Лубенская Организация Епископов (Феофил Булдовский и его сотрудники), введя в церковную жизнь новую, ими выработанную программу церковной жизни. В целях всестороннего и беспристрастного выяснения этого вопроса перед верующими, мною и были приглашены на этот раз к проповедованию эти два священника, держащиеся иного богословского взгляда по данному вопросу. При этом мною старательно принимались все меры к тому, чтобы выступления проповедников с неодинаковыми богословскими воззрениями по одному же тому вопросу не придавали такому проповедованию трех проповедников характера диспута, но чтобы проповедование оставалось в рамках богослужебной проповеди, и чтобы богослужение оставалось богослужением, а не собранием с целью богословского диспута. К сожалению, некоторые из присутствовавших (а церковь была наполнена от алтаря почти до входных дверей, и вообще на этих вечерних богослужениях по воскресеньям церковь наша бывает наполнена людьми), – к сожалению, некоторые из присутствовавших, вероятно, слишком заинтересовавшись предметом проповеди, стали позволять себе делать замечания проповедникам, так что пришлось призывать их соблюдать тишину, и окончить проповедование раньше, чем тема проповеди была достаточно всесторонне раскрыта. Народу при этом было мною объявлено, что окончание совместного проповедования по данному вопросу переноситься на следующее воскресенье. И, прекратив проповеди, я окончил богослужение (как сказано уже выше) обычным его порядком. А на следующее воскресное такое богослужение, чтобы более не было в проповедовании поводов, могущих волновать присутствующих, я совсем не пригласил к проповедованию от. Лукьянова, от. Левицкого, и проповедовал за вечерним богослужением один я. Тишина на богослужении и порядок были полные, тем более, что я начал свою первую проповедь на этом богослужении упреком за нарушение тишины в предыдущее воскресенье. Добавлю, что о. Лукьянов и о. Левицкий были приглашены мною только для проповедования, а не для богослужения: как отступивших от православия, и учитывая это, я не мог пригласить их для совместного богослужения, но только для проповедования». По свидетельству очевидцев, отец Василий относился к оппонентам довольно учтиво и интеллигентно. Необходимо заметить, что протоирей Иоанн Левицкий (священник Рождество-Богородичной церкви на Подоле) был человеком весьма эрудированным и высокообразованным – он успешно окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Современники вспоминали: «Впоследствии Левицкий в частной беседе с протоиереем Богдановичем признавался в поражении и говорил, что теперь, после диспута, ему нельзя показаться даже в своем приходе». Описывая события в Свято-Троицком храме, отец Иоанн Левицкий писал: «Через несколько недель после приезда св. Зеленцова я, интересуясь его личностью, пошёл посмотреть и послушать. В конце беседы Зеленцов объявил, что в следующее воскресенье будет собеседование на тему Собора 22 года, куда будут приглашены представители автокефальной ориентации (булдовщины). 26.08.25 я и прот. Лукьянов направились в Троицкую церковь, где должно было произойти собеседование. В богослужении мы участия не принимали, т. к. … как принадлежавшие к другой ориентации… и не имея приглашения, считали неудобным. Во время собеседования я одел епитрахиль, как это обычно полагается, в отношении иерея Лукьянова я точно не помню, так как он стоял в толпе. Я выступал один раз и во второй раз дал только некоторые пояснения, Лукьянов так же. Кроме первого выступления, в беседе несколько раз делал замечания по ходу собеседования. Были ли возгласы со стороны присутствующих, не помню. В этом собрании я не нахожу никакой пользы для церкви, а считаю, что оно принесло вред и соблазн чисто религиозного характера, так как создалось впечатление, что духовенство спорит, защищая один свою ориентацию, а другие свою». Как и следовало ожидать, последствием активной антираскольнической деятельности «особо опасного попа» стало его преследование органами ГПУ. 13 августа 1925 года он был вызван на допрос, и в тот же день с него была взята подписка о невыезде за пределы города. Объясняя уполномоченному ГПУ суть его замысла относительно проведения общей встречи с представителями «самосвятов», Василий Зеленцов напишет так: «На славянском языке проповеди очень часто называются “беседами”. Например, проповеди св. Василия Великого о шести днях творения мира в книгах называются “беседы на шестоднев”, проповеди на тексты псалмов называются в печатных книгах: “беседы на псалмы”. Так что выражение телеграммы: “приглашает вас на “собеседование” означает: на совместное проповедование… Что касается темы проповедования, то я указывал, что булдовцы в своей программе (церковной) совершили грех, перетолковав в ней постановления собора 1922 года, чтобы оправдать церковные неправильности своей программы». На предъявленные властью обвинения об устроении в своем приходе диспутов, якобы проводимых без санкции на то специальных советских органов, батюшка 15 августа ответил следующее: «В дополнение и подтверждение моих показаний… на допросе 13 августа 1925 г., представляю прилагаемую при сем мою записку, в свое время переданную мною о. Николаю Лукьянову и содержащую мое приглашение ему и его церковным единомышленникам выступить совместно со мною “в целях выяснения истины” на богослужебно-проповедническом обычном вечернем собрании в Троицкой церкви. Записка эта случайно уцелела у Лукьянова и мною взята у него для представления Вам. Она подтверждает, что у меня, действительно, не было мысли устраивать диспут, но только лишь совместное проповедание, что довольно нередко на православном богослужении бывает. Что касается случившихся во время нашего проповедания замечаний, сделанных некоторыми из слушателей по адресу проповедников, то я находил, что, нарушая благоговение, которое должно быть при богослужении, эти замечания еще не были настолько непристойны, чтобы их считать “нарушением общественного порядка” (что преследуется гражданским законом). Подводя итог тому, что произошло на воскресном обычном вечернем богослужебном собрании в Троицкой церкви, принимая во внимание, что проповедь есть составная часть богослужения, я нахожу, что, если не считать упомянутых выше замечаний публики проповедникам, на этом богослужении была лишь одна особенность: проповедники были не согласны между собою во взглядах на один и тот же предмет. Но в последние годы, вследствие все увеличивающегося религиозного разномыслия среди бывших ранее единодушно православными, выступление проповедников с разными взглядами на богослужения стало довольно нередким, особенно по деревням, где и сами общины церковные нередко приглашают проповедников с разными взглядами, чтобы сравнить их взгляды. Диспут же есть собрание, которое у верующих хотя и может сопровождаться молитвами, но никогда не вводится в середину богослужебного собрания, а устраивается отдельно. Диспут всегда имеет специальную организацию: избирается председатель, который следит за точным исполнением условий диспута; самые условия вырабатываются наперед. Диспут в храме может быть до богослужения или после богослужения, но вводить диспут в середину богослужения церковный устав не дозволяет».   + + + После допросов в ГПУ дело отца Зеленцова было приостановлено – по причине отсутствия необходимых для ареста доказательств. К тому времени у правящего Владыки Григория (Лисовского) не было архиерея, могущего вспомоществовать ему во многих епархиальных делах. «Поскольку протоиерей Зеленцов был освобожден и получил прежние права гражданства и к тому же был одинок, то архиепископ Григорий, у которого в то время не оставалось ни одного викария, решил обратиться с ходатайством к Местоблюстителю Патриаршего Престола митрополиту Петру, о возведении протоиерея Василия Зеленцова в сан епископа, викария Полтавской епархии. Митрополит Петр дал согласие…». Желание верующего полтавского народа тоже подтвердило выбор духовного руководства. Оказавшись свободным от общения с органами власти, отец Василий сразу же принял монашество, с оставлением своего имени, данного во крещении. Чин пострига и последующее за этим возведение в архимандриты совершил архиепископ Григорий (Лисовский). А 25 августа 1925 года архимандрит Василий (Зеленцов) был хиротонисан во епископа Прилуцкого, викария Полтавской епархии. Акт хиротонии состоялся во время Божественной Литургии в Свято-Троицкой церкви г. Полтавы, совершаемой архиепископом Полтавским Григорием (Лисовским) и епископом Глуховским, викарием Черниговской епархии Дамаскином (Цедриком). Последний прибыл в Полтаву нелегально, ибо был ссыльным. «Потрясающую речь сказал вновь нареченный Еп. Василий. Это была даже не речь, как мы привыкли слышать с амвона, а торжественная клятва на верность служения истинной Церкви Христовой и обещание бороться “до последнего издыхания” со всеми богоотступниками, богохульниками, живоцерковниками и еретиками – самосвятами и булдовцами». Во время хиротонии полтавчане искренне радовались за нового Владыку, но одновременно и плакали, поскольку думали, что теперь он уедет в Прилуки и покинет свою паству. Однако, внимая просьбам прихожан, архиепископ Григорий оставил новорукоположенного архиерея в Полтаве. «Став епископом, Василий (Зеленцов) выразил желание и после хиротонии оставаться настоятелем Троицкой церкви и просил об этом архиепископа Григория, но тот, не желая нарушать существующий порядок, согласно которому епископ стоит выше прихода, отказал ему, и настоятелем Троицкого храма стал протоиерей Иоанн Богданович». Тем не менее, бóльшую часть богослужений Владыка Василий совершал в Свято-Троицкой церкви, но, кроме этого, по приглашению духовенства, охотно служил и в других храмах. «С первых же дней начались его громовые речи по адресу властей, буквально каждое богослужение неизменно. Такие слова, как “богоотступники, хульники, хулители Веры Христовой, убийцы, сатанинская власть, кровопийцы, гасители свободы и правды, исчадия ада” и т. д. не сходили с его уст и постоянный призыв – “никаких поблажек им, никаких компромиссов с ними, бороться и бороться с врагами Христа, не бояться пыток и смерти, ибо страдания за Него – высшее счастье, высшая радость” и т. п. Попасть в церковь, где служил Еп. Василий, было очень трудно: не только храм, но и вся церковная ограда были забиты молящимися, пришедшими помолиться и послушать “отца Василия” – так называли его все. Группа молодежи тесным кольцом окружала Владыку, и провожала от церкви домой, как бы охраняя его. Со всеми он был ласков и приветлив, всех знал по именам. Бывало, после богослужений, остаются в церкви и говорят ему: “Владыка, ну зачем все это вы говорите? В церкви постоянно шпионы, следят за вами, слушают и доносят, мы их знаем, и мы боимся за вас”. А он отвечает с улыбкой: “Да что же особенного такого я сказал, я право не знаю, они не такого заслуживают. Ну, хорошо, больше не буду, успокойтесь, идите с миром по домам”. А на следующем богослужении говорил еще резче, еще бесстрашнее. Как уже говорилось, он не был блестящим оратором, не отличался даже красноречием, и в то же время тысячи хотели его слушать. Бесстрашие, искренность, сила убеждения, эта постоянная и твердая готовность умереть за Христа и призыв на эту жертву – пленяли и покоряли слушателей». Помимо архиерейского служения и духовной опеки над врученной ему Богом паствой, Владыка принимал активное участие в решении многих сложных внутрицерковных вопросов, зачастую обязанных своим возникновением резидентам ГПУ. «Сразу же после своей хиротонии … епископ Василий занялся обличением Лубенского раскола. Он взялся за это дело с присущим его натуре жаром. На основании существующих канонических правил составил большой обвинительный акт и представил его сначала на рассмотрение архиепископу Григорию». Этот уникальный документ получил затем одобрительные подписи тринадцати архиереев и был утвержден Заместителем Местоблюстителя Патриаршего Престола Митрополита Сергия (Страгородского). Он стал фундаментальным основанием широко известного «Постановления 13-ти епископов». Осенью 1925 года, параллельно с ведением борьбы против раскола Церкви, осуществляемого усилиями «самосвятов», Владыка занялся и другими общегосударственными церковными проблемами, о которых затем писал: «… уяснив себе, что Уполномоченный по церковным делам Украинской республики гр-н Карин усиленно добивается отделения Украинской Прав. Церкви от Патриаршего престола… я, обменявшись предварительно мнениями с некоторыми соседними Епископами Прав. Церкви, обратился к Карину (сначала через Полт. ИГУ, а потом непосредственно) с ходатайством о разрешении Православным Епископам Украины собраться на Епископский Собор, причем в программу должен быть внесен пункт об отделении Украинской Православной Церкви от Патриаршего Престола – на положение автокефальной церкви, причем намекнул, что для каноничности и общеприемлемости такого Собора нужно будет испросить на созыв его благословение Местоблюстителя Патриаршего Престола Митрополита Петра. Карин ответил: Собор должен быть разрешен только в том случае, если соберется не испрашивая благословение Митроп. Петра. Указав Карину, что тогда Собор наш будет не православным, а раскольническим и не будет принят Прав. Церковью, я добавил: если мы на Соборе в постановления внесем пункты осуждения заграничных политических авантюристов, пытающихся посягать на право нашего народа самому по своему желанию учреждать себе правительство; а равно и осуждение сторонников их, проживающих внутри Сов. республики (в частности и принадлежащих к Прав. Церкви), будет ли тогда разрешен нам Епископский Собор, созываемый с благословения Митрополита Петра? Карин ответил: и в этом случае Собор может быть разрешен вам, только если соберетесь без благословения Митрополита Петра. В двадцатых числах января 1926 года, имея у себя в руках уже письменное полномочие от Экзарха Украины Митрополита Петра предпринять созыв Епископского собора на Украине, если разрешит Соввласть, я снова обратился к Карину с той же просьбой, добавив: теперь, когда Митрополит Петр находится под арестом, мы, Украинские Епископы, могли собраться на Православный Канонический Собор без его благословения. Но и на этот раз Карин ответил мне отказом разрешить нам Епископский Собор на Украине. Тогда я ответил: мы люди терпеливые, подождем; но я должен откровенно высказать, что считаю ваш отказ – ошибкою даже с точки зрения Соввласти. И больше уже не хлопотал о созыве Укр. Еписк. Собора. В итоге такого категорического отказа у православного населения Украины развилось сознание, что их теснят, и что при таких обстоятельствах последние держатся сплоченно с Патриаршим Престолом; так что если бы теперь был поставлен вопрос об отделении Прав. Церкви Украинской от Патриаршего Престола, то, по моему убеждению, было бы очень много голосов от православного населения Украины против такого отделении; то есть настроение православного населения Украины с января с. г. значительно поменялось против Церковной автокефалии». Таким образом, оставив на время украинские вопросы, Владыка Василий решил уяснить для себя ситуацию, сложившуюся в Москве после ареста Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Петра (Крутицкого). Свое столичное путешествие он описывал так: «В декабре 1925 года по вопросу о “мире” Православной Церкви с Соввластью, предлагающей относиться к Православной Церкви с недоверием, я перенес свое внимание на Москву, и, узнав об образовании в Москве (после ареста Митр. Петра) ВВЦС, я лично, прибыв в Москву, посетил дважды Епископа Бориса (Рудкина. – Т. Ч.) Можайского, члена ВВЦС; кроме того, у него в квартире беседовал с двумя другими членами ВВЦС, Епископами Вассианом (Пятницким. – Т. Ч.) и Иоаникием (Бусыгиным. – Т. Ч.), и сверх того присутствовал слушателем при беседе Председателя ВВЦС архиепископа Григория (Яцковского. – Т. Ч.) Свердловского (Екатеринбургского) с Экзархом Украины, Митрополитом Михаилом (Ермаковым. – Т. Ч.). Получив в итоге этих посещений достаточно полную и ясную информацию о целях, действиях и положении ВВЦС, я суммировал итоги этой полученной мною информации для себя самого в следующих положениях: 1). ВВЦС, если бы захотел, мог стать с самого начала православным каноническим учреждением и вести свою деятельность в православно- каноническом порядке. 2). При таком условии Митрополиту Сергию Нижегородскому, которого арестованный Митрополит Петр оставил своим заместителем, была бы каноническая возможность соединиться с ВВЦС, в качестве его председателя по праву. 3). Кроме того, на основании слышанного мною из уст Епископов: Бориса, Вассиана и Иннокентия о их, так сказать, контакте с Уполн. ГПУ Тучковым, я пришел к убеждению, что если бы ВВСЦ хотело действовать в православно-каноническом порядке, оно могло бы сделать очень и очень много для “мира” Православной Церкви с Соввластью. Единственный пункт, не приемлемый для Прав. Церкви, желание Тучкова, чтобы Прав. Церковь отказалась от Патриаршего образа управления, – я понимал так: Тучков видит в этом отказе дополнительную гарантию нежелания Прав. Церкви возставать против существующей Соввласти. И считаю, что мы, православные, и при сохранении патриаршества могли бы дать равноценные гарантии в этом. Но, к сожалению, я увидал, что ВВЦС состоял из лиц, прежде всего заботившихся об удовлетворении своему честолюбию и другим личным целям; что, движимые личными целями, они решительно и устойчиво стали на неправославный (неканонический) путь, самовольно объявив себя высшим правительством Церкви, и совсем не склонным вернуться на православную дорогу действий; и что Москва уже отшатнулась от них, а за нею и другие части Прав. Церкви. Так что всякая надежда достичь через ВВЦС примирения Прав. Церкви с Соввластью уже пропала, и оставалось только призвать ВВЦС к покаянию, парализовать тот вред, который ВВЦС наносил Церкви. В этом смысле я высказывался Митрополиту Сергию Нижегородскому, к которому тогда же съездил из Москвы, и у себя на Украине Уполномоченному Украинского ГПУ Карину, к которому я заявился по дороге из Великороссии в Полтаву, я сказал: “ВВСЦ – это новорожденный младенец, бессильный сделать что-либо крупное, так как ступил на неправильный путь. С ним я по одной дороге не пойду. А вот с Митрополитом Сергием Нижегородским я пошел бы вместе по дороге к примирению Прав. Церкви с Соввластью”. И я прилагал свои усилия (довольно заметные) к парализованию действий ВВСЦ». В апреле 1925 года возникла новая смута – митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский) объявил, что вступает в права Местоблюстителя, не имея на это канонических прав. Реакция епископа Василия (Зеленцова) на эти события была такова: «Когда Митрополит Агафангел выступил со своими официальными заявлениями, что вступает в должность Патриаршего Местоблюстителя, скоро для меня, пребывшего в Полтаву, выяснилось, что он действует с ведома Уполн. Тучкова. Опасение, что не обещает ли Уполномоченный Г.П.У. Тучков, что Митрополит Агафангел будет содействовать упразднению патриаршества, не подтвердилось, и я пришел к заключению, что Тучков в лице Митрополита Агафангела видит более надежного в политическом отношении Местоблюстителя, чем Митрополит Петр, и только. Если бы Митрополит Агафангел имел право на местоблюстительство, я полагаю, что на его личности установились бы более нормальные отношения между Прав. Церковью и Соввластью. Но Митр. Агафангел никаких прав на местоблюстительство уже не имел в 1926 году и пришлось поэтому употреблять усилия к ликвидации и его выступления. Этой ликвидации я способствовал в очень сильной степени». Одной из наиболее сложных проблем, не дававших покоя Владыке Василию, были взаимоотношения Церкви и советского государства. Объясняя свою позицию в этом вопросе, он писал: «Если Соввласть не будет ни намерено, ни не ненамеренно требовать от Православной Церкви ея самоубийства и саморазрушения (т .е. отказа от устоев православия), я считаю вполне возможным нормальные отношения между Прав. Церковью и Соввластью. К сожалению, если Соввласть находит основания обвинять часть православных в прошлом или настоящем в нелояльном отношении к ней, то, с другой стороны, и Прав. Церковь получает от Соввласти … удары по своим устоям. Нормальные отношения еще впереди». Узнав о готовящемся в Москве проекте декларации о позиции Церкви по отношению к государству, епископ Василий займется серьезным его изучением. Комментируя сопряженные с этим события, он напишет: «Запрос Тучкова Митрополиту Сергию Нижегородскому подать декларацию как факт, произвел сам по себе на меня (и не одного меня в Прав. Церкви) отрадное впечатление. Этот запрос был нами принят, как желание представителей Соввласти сделать пробу установления более нормальных отношений с каноническим законным представителем нашей Прав. Церкви… Спешно и единолично написанная Митрополитом Сергием декларация, по-видимому, не удовлетворявшая Тучкова, не может считаться голосом Православного Епископата, который не давал еще Митрополиту Сергию полномочий для такого важного дела, как установление окончательных отношений между Прав. Церковью и Соввластью. Но, поскольку я осведомлен, на личности Митр. Сергия Прав. Епископат будет согласен базироваться в деле установления нормальных отношений с Соввластью. Обменявшись мыслями с большинством Укр. Епископов по этому вопросу, я имел вскоре выехать к Митрополиту Сергию для переговоров по делу установления нормальных отношений с Соввластью и для окончательного выяснения программы наших действий по этому вопросу. Мой отъезд был задержан тем, что еще не окончен был между нами (Укр. Епископами) обмен мнений об отношении нашем к обновленцам в наст. время, т. к. и по этому пункту пришлось мне говорить с М. Сергием». + + + Однако решить этот вопрос до конца епископу Василию не удалось. Безбожники, которым он уже порядком надоел, решили с ним, наконец-то, поквитаться. Полтавский Владыка мешал не только украинским властям – его боялись и терпеть не могли даже в Москве. Согласно постановлению Секретного Отдела (СО) ОГПУ УССР и устного распоряжения начальника 6-го отдела СО ОГПУ тов. Тучкова он подлежал аресту. Но сделать это открыто органы не насмелились. «Наученные» предварительным заключением этого пастыря и остерегаясь очередного возмущения полтавчан, на сей раз они поступили хитрее, но, тем не менее, весьма оперативно. В канун праздника Успения Богородицы архиерея под каким-то предлогом вызвали в Харьков, – и там, 27 августа 1926 года, он был арестован прямо в здании комендатуры Государственного Политического Управления УССР. Оттуда «гэпэушники» конвоировали Владыку в Полтаву, где взяли с него подписку о невыезде. Прежде закрытое «Дело ЗЕЛЕНЦОВА» было снова «принято к производству».           А уже 30 августа уполномоченный Полтавского ГПУ тов. Алдухов, допросив епископа Василия, сделал следующие выводы: «…прибыв в Полтаву после своего досрочного освобождения в 1925 году ЗЕЛЕНЦОВ вновь примкнул к Тихоновской группе, в которой видел самое выгодное и подходящее орудие для проведения к.-р. (контрреволюционной. – Т. Ч.) агитации среди верующих, примыкающих к Тихоновщине. Во исполнение своих целей ЗЕЛЕНЦОВ обосновался в Троицком приходе, община коего состоит преимущественно из бывших чиновников, собственников и частично торговцев, видевших в ЗЕЛЕНЦОВЕ мученика. Такое выгодное для себя положение ЗЕЛЕНЦОВ сразу использовать в своих к.-р. целях и начал поучать приходивших к нему верующих смотреть на Соввласть как на “наказание Божие, ибо претерпевший до конца будет спасен Богом”. Аналогичное поучение ЗЕЛЕНЦОВ сказал после своего первого богослужения в Троицкой церкви, и как самый живой пример силы Божьей ЗЕЛЕНЦОВ указал на себя, ибо “как не старалась власть со света, все же Бог помог ему в спасении”, намекая при этом почти открыто о том, что Бог услышит молитвы и поможет убрать Соввласть… В конце августа месяца 1925 г. гр. ЗЕЛЕНЦОВ добивается своего посвящения в епископы и назначается викарным Прилуцким епископом, и после своего посвящения, пользуясь авторитетом Епископа, ЗЕЛЕНЦОВ продолжает вести работу среди избранных им для этого прихожан. Так например, после богослужений ЗЕЛЕНЦОВ зазывает всех прихожан к себе на квартиру и в беседе воспитывает верующих в антисоветском духе, поучая последних не терять надежды…, ибо настанет время и советская власть падет. Наряду с этим ЗЕЛЕНЦОВ старается приобрести авторитет своей преданностью церкви, что ему и удается. Почувствовав под собой твердую почву в лице авторитета среди верующих, ЗЕЛЕНЦОВ переходит к будированию (Так в оригинале. – Т. Ч.) всей массы, подстрекая последнюю активно выступить и потребовать Тихоновскому течению привилегий… В дальнейшем ЗЕЛЕНЦОВ настраивает массы перейти от защиты в наступление…одновременно с этим ЗЕЛЕНЦОВ, помимо синодальной группировки, возбуждает массу против всех легальных церковных установок (т. е. раскольников. – Т. Ч.), указывая на то, что эти группировки тесно связаны с властью и проводят работу по указаниям власти». Основываясь на вышеизложенных доводах, тов. Алдухов выдал следующее постановление: «Гр-на ЗЕЛЕНЦОВА Василия Ивановича подвергнуть админвысылке на ТРИ года за пределы Украины». 31 августа 1926 г. уполномоченный секретного отдела ГПУ УССР тов. Петров, рассмотрев агентурный материал на «арестованного ЗЕЛЕНЦОВА», определил, что, «находясь на свободе, последний может скрыть следы преступления и поэтому, руководствуясь ст.ст. 146–150 УПК УССР, должен содержаться под стражей». Начальник Специального охранного управления (СОУ) ГПУ УССР тов. Карлсон утвердил это решение. На следующий день арестованного архиерея осмотрел врач Петр Михайлович Андрияшев. Заключение доктора свидетельствовало о том, что епископ Василий «страдает хроническим, часто обостряющимся, воспалением почек, должен, кроме строгой – специальной (почечной) диеты, избегать холод и сырость и при возможности жить в теплом и сухом климате (Крым)». Но, увы, дальнейшая судьба Владыки Василия была связана отнюдь не с Крымом. Несколько сентябрьских дней дело епископа Василия будут внимательно изучать в Полтавской прокуратуре и в 6-м отделе, пытаясь «узреть» в «особо опасном антисоветском элементе» как можно больше крамолы. Затем Владыку-невольника под стражей отправят в московскую Бутырку, а оттуда – на Соловки. Согласно постановлению Особого Совещания при Коллегии ОГПУ, датированному 24 сентября 1926 года, православный пастырь будет заключен в концлагерь сроком на три года. Его «Дело» сопровождалось припиской: «… содержать на уголовном режиме и числить за СО ОГПУ». Некоторое время местопребыванием архипастыря будет г. Кемь. Одному лишь Богу ведомо, как протекали дни невинного соловецкого узника. Известно лишь одно: и в суровых лагерных застенках мужественный воин Христов боролся за истину не покладая рук. После выхода 29 июля 1927 года пресловутой Декларации Митрополита Сергия (Страгородского) епископ Василий внимательно ознакомился с ней, и, найдя этот документ противоречащим канонам отечественной Православной Церкви, направил Митрополиту персональное письмо. Через некоторое время архипастырь составил обширное послание к священнослужителям и народу, озаглавив его «Необходимые канонические поправки к Посланию Заместителя Патриаршего Престола митрополита Сергия и его Священного Синода от 20 июля 1927 года». По почину епископа Василия частью архиереев, находящихся на Соловках, был составлен отзыв на Декларацию, в котором излагались возражения против отдельных положений последней. + + + 22 октября 1928 года епископ Василий был досрочно освобожден и, по его словам, «выслан из соловецкого концлагеря в порядке разгрузки». В сопроводительном листе «заключенного ЗЕЛЕНЦОВА», адресованном ПП ОГПУ Сибири, указывалось (дословно), что «таков будет направлен в Ваше распоряжение 5-й или 3-й УСЛОН ОГПУ». В январе следующего года архиерей прибыл в Братский район Тулунского (позже – Иркутского) округа. Первоначально он квартировался у крестьян в деревне Анзер, а затем – в селении Пьяново. Некоторое время Владыка, измученный этапом, отдыхал. А затем с новыми силами принялся за богословские труды, стремясь не отдаляться от жизни Церкви. Информативно изолированному епископу помогали верные православные (в основном – из Полтавщины). Весь период его заключения и ссылки они старались не оставлять своего любимого архипастыря и заботились о нем как могли: передавали продукты и деньги, церковные материалы, забирали рукописи. Наиболее деятельной в этом плане была Анна Николаевна Богаевская – послушница Козельщинского монастыря. Она была отправлена в ссылку в 1929 году, вместе с письмоводительницей обители монахиней Феофанией (Зоновой, позже – монастырской игуменьей). В письмах Владыка общался также с полтавчанами: монахиней Варварой (Лавровой), Клавдией Петровной Пискуновской, Варварой Ивановной Сичиокно (позже – монахиней Олимпиадой). Он поддерживал отношения и с некоторыми ссыльными архиереями и священнослужителями. Однако старался делать это аккуратно, дабы не навлечь на людей беду, – и потому на дальнейших допросах категорически отказывался подтверждать эту связь. В апреле 1928 года Владыка Василий написал обширный материал (более ста страниц) на тему «В чем состоит верность Христу в церковной жизни». Содержание этого документа было аналогично посланию, адресованного из Соловков Митрополиту Сергию (Страгородскому). «В основном я писал там о неканоничности действий М. Сергия и его Синода, в некоторых случаях касался и безбожников», – так характеризовал свой труд архипастырь. Эту работу Владыка послал своему доверенному лицу А. Н. Богаевской, но при этом просил «не распространять до августа м-ца, так как в этом послании я подытоживал двухгодичную деятельность М. Сергия. Чтобы задержать распространение, я датировал его не апрелем месяцем, а июлем 20 с/г». Дальнейшая судьба документа неизвестна, так как Богаевская вскоре была арестована и выслана на Урал. Позже, на допросе, Владыка так описал то, чем занимался в Сибири: «За время пребывания в ссылке в Братском районе я начал ряд богословских работ на тему: перевод Литургии на русский язык с богословскими примечаниями, Библейские пояснения к книге Апокалипсиса и ряд заметок по разным библейским заметкам, каноническое положение не православных христиан и, наконец, обращение к Митрополиту Сергию, в котором указываю, что он не сохранил чистоту православных принципов и идей в своей декларации от 16/29 / VII. 1927 г.». Иркутский период жизни епископа Василия был непродолжительным. Чуть больше года находился ссыльный архипастырь в глухой сибирской глубинке. Однако и там он был ненавистен богоборческой власти, ибо трудился не покладая рук – на благо православной родины. Меч советского правосудия уже занесся над главой верного исповедника Христовой истины. Владыка прекрасно осознавал, что его дни сочтены. Еще находясь в Соловецком концлагере, он послал в Полтаву, одной из своих духовных дочерей, весточку, которая оказалась последней. На небольшой открытке – поздравление с праздником, а в завершение слова: «Сижу на берегу моря и мирно наблюдаю закат солнца. Подобно ему, закатывается и моя жизнь...». 1 декабря 1929 года от ПП ОГПУ по Сибкраю последовало предложение снова арестовать «ссыльного ЗЕЛЕНЦОВА». 9 декабря представители органов произвели обыск квартиры епископа в деревне Пьяново, во время которого был обнаружен важный для них компромат: 640 листов личной переписки Владыки и его собственноручных записей, 25 листов машинописных церковных директив, а также семь листов рукописей-копий. Кроме того, в арестованного были изъяты «подозрительные» фотографии, письма, блокноты с адресами многих священнослужителей и мирян. Затем, под спецконвоем, невольника отправили в распоряжение Иркутского отдела ОГПУ. Работа проводилась на основании секретной телеграммы из Москвы. Далее все шло по накатанной схеме: допросы – и обвинения. Ненавистники православия тщательно выискивали любое, самое малое несоответствие слов и дел епископа Василия с их представлениями и желаниями, припоминая архиерею даже незначительные, ушедшие в далекое прошлое мелочи, никак не относящиеся к настоящему времени. Тем не менее, для Иркутского ОГПУ полтавский епископ являлся довольно весомой личностью, и поэтому тамошние «органы» не насмелились самостоятельно решать его судьбу. В начале января 1930 года «заключенный ЗЕЛЕНЦОВ» был отправлен в Москву и заключен в Бутырскую тюрьму. На своем последнем допросе, состоявшемся 30 января в так называемой тюремной «аудитории» № 15115, уже на Лубянке, он даст такие показания: «Мое письмо со словами в начале “Я получил твое письмо, богоданная дочурка, о том, что мой подарок тете Моте в Москву передан ей 31 октября” – не предназначалось к отправке. “Тетя Мотя” –- это условное обозначение митрополита Сергия, а “подарок” –- мой, отправленный ему, документ. Письмо это предназначалось для дочери моего бывшего сослуживца, Лекторского, Иоанна Яковлевича, Ольги Ивановны Лекторской; оба они живут в Полтаве. Насколько я помню, я не предлагал распространять этой рукописи, но предполагал, что она будет распространена, и ничего не имел против, так как такие вещи пишутся не для одного Митрополита Сергия. Ее распространение на Украине, поэтому, нисколько меня не удивляет. Что касается моего отношения к Соввласти, то с церковно-религиозной точки зрения я не согласен с мнением Митрополита Сергия, что Соввласть является властью “богоустановленной”; в остальном же мое отношение можно определить так: пока эта власть являлась властью группы (части населения), я мог с ней не мириться, и потому я призывал к поддержке Деникина, за что в свое время был приговорен Ревтрибуналом к расстрелу. По касации приговор мне заменен пятью годами тюрьмы. В Деникине я видел только защитника православия, и только потому поддерживал его.  В настоящее время в политическом отношении я признаю Соввласть признанной всем народом и потому политически законной, и поэтому считал и считаю себя нравственно обязанным искать мира с Соввластью, хотя она нам его и не дает». В первых числах февраля помощник начальника 6-го отделения СО ОГПУ тов. Казанский, рассматривая следственное производство по делу «г-р. ЗЕЛЕНЦОВА», выдаст постановление, в котором укажет: «В 1925 году он (епископ Василий. – Т. Ч.) запустил среди церковников брошюру с призыванием поддерживать патриаршество как политический институт, наиболее удобное для концентрации антисоветских элементов для борьбы с Соввластью. В 1929 году выпустил брошюру “Исповедание верности Христу”, в предисловии которой ЗЕЛЕНЦОВ пишет: “Кланяясь земно всем, прошу Вас и каждого: распространяйте как можно больше это “Исповедание верности Христу”… При распространении путем переписывания предлагает всем верующим переписывать третью и четвертую главы (главы, касающиеся политики церкви относительно Соввласти). Церковь Василий Зеленцов определяет, как политическую и монархическую партии. “Церковь в борьбе, которую ведет, утверждает свет Христов, обязана сражаться до крови. Сражение кровавое за Христов свет Христова церковь (далее неразборчиво) совершает двояко: мученичеством и военным оружием”. В послании ЗЕЛЕНЦОВ предлагает последовать примеру митрополита Ионы Московского, поднявшего восстание против князя Дмитрия Шемяки, как незаконного властителя. Наконец, ЗЕЛЕНЦОВ заявил, что допустим персональный террор даже по отношению к верующему в бога начальнику. “А если богопоставленный законный начальник изменит Божьей правде, подвластные такому начальнику имеют от Христа обязанность защищать Христов свет от таких богопоставленных начальников, в случае надобности, и военным оружием”». Вменяя все вышеуказанное в прямую вину «реакционному антисоветскому элементу», судебное заседание ОГПУ от 3 февраля 1930 года постановило: «ЗЕЛЕНЦОВА Василия Ивановича РАССТРЕЛЯТЬ. Имущество КОНФИСКОВАТЬ. Дело сдать в архив». Это было второе присуждение Божьего пастыря к смертной казни. Но теперь уже окончательное... Лишь один Господь ведает о последних минутах земной жизни сего Божьего угодника. Согласно официальным данным, узника «ЗЕЛЕНЦОВА» расстреляли на Лубянке 7 февраля 1930 года и похоронили в безызвестной могиле на Ваганьковском кладбище. Полтавский подвижник благочестия игумен Иоанн Котляревский (духовный сын Владыки Василия) говорил православным: «Святителя расстреляли, а могилы мученика не существует». Священник также поведал своим чадам о том, как одна христианка, усердно молящаяся за Владыку, испрашивала у Господа, дабы Он открыл ей тайну смерти любимого архипастыря. Женщине приснился сон: она увидела идущего к ней епископа Василия, он тихо подошел, повернулся к ней спиной, а там – рана, из которой струилась кровь… Предчувствуя недоброе, полтавчане собрали немалые средства и передали доверенным лицам в столицу – с целью узнать правду о судьбе своего архипастыря. 18 февраля 1930 г. в органы Московского ОГПУ поступило заявление от Якова Генриковича Вейнгардта (который назвался племянником епископа Василия), содержащее просьбу указать местонахождение его заключенного родственника. Однако ничего достоверно выяснить тогда так и не удалось. Безбожники старались сделать все, дабы полностью «стереть» образ особо ненавистного им святителя с лица земли. 11 марта того же года в служебной записке, адресованной руководству финотдела и камеры хранения ОГПУ, последовало распоряжение: «Деньги и вещи, отобранные у ЗЕЛЕНЦОВА Василия Ивановича, – конфисковать»…   15 марта 1994 года, согласно ст. 1 Закона Украины «О реабилитации жертв репрессий на Украине» от 17 апреля 1991 года, репрессированный Василий Иванович Зеленцов (епископ Прилуцкий, викарий Полтавской епархии), был реабилитирован.    

 5834